|
МИРОТВОРЕЦ
Черное,
безнадежно-безмятежное беспамятство. Но что-то настойчиво стучит совсем близко,
рядом с моим лицом. Открывая глаза, вижу, что это ворон своим угольно-костяным
клювом долбит смерзшийся сгусток крови на моей руке, покрытой свежеосевшим
инеем. С трудом шевельнув рукой, стараюсь отогнать мрачного пернатого вестника,
но он деловито продолжает свое дело. Лишь на секунду смерил меня своим
блестящим глазком-бусинкой. Никогда не думал, что вороньи перья на самом деле
имеют темно-синий отлив. Странно, что лишь эта мысль сейчас засела в голове.
Все остальное затерто, затеряно среди режущего глаза блеска острых снежинок,
бесконечными мириадами своих крошечных хрупких тел выстлавших одеяло, на
котором я лежал.
…Что
произошло прошедшей ночью? Кто напал со спины? Память молчит, подпуская к тусклому, едва мерцающему
сознанию лишь некоторые картины недавних событий...
Над
окраиной города разлился светлый вечер, слишком спокойный, не смотря на то, что
откуда-то издалека доносятся звуки уличной перестрелки. Тут же пока все тихо.
Даже засевший в доме снайпер, которого мы подстерегали с самого утра, затаился,
ничем не выдавая своего присутствия. Но он точно был там. Я засек его лежбище, и ждал подходящий
момент. Оставалось лишь спровоцировать его, иначе, когда наступит ночь, он
запросто сможет уйти. Но что за легкий
шелест за спиной? Дальше воспоминания похожи на мелькание оборвавшейся киноленты:
люди, выросшие словно из ниоткуда, чьи-то стоны. Кто-то навалился на меня
сзади, блеснуло лезвие, направленное на мое горло. Но вбитые долгими
тренировками рефлексы сработали быстрее, чем
лезвие ножа. Мы упали на дно овражка, сцепившись не на жизнь, а на
смерть. Земля и небо смешались, когда мы катались по снегу, обмениваясь
короткими ударами. Внезапно я ощутил тупой удар в грудь. Сначала даже не понял,
что произошло. Сознание стало ясным и чистым, когда моим глазам открылась рука
нападавшего, сжавшего рукоять ножа, торчавшего в моей грудной клетке. Убийца
выдернул нож и отпихнул меня в сторону. Когда я попытался вдохнуть, острая боль
вонзилась мне в грудь. Все стихло, нападавшие исчезли так же быстро, как и
появились. Теряя силы, мое тело карабкалось куда-то по склону оврага, туда, где
остались мои товарищи. Потом, поддерживаемый неведомой силой, я куда-то полз,
таща за собой того, кто тогда был еще жив. Или мне это лишь казалось? Ночь
вошла не только в город, но и в мое сознание. Последняя искорка погасла в
мозгу, разделив память на до и после…
И вот
уже утро… Хрупкая тишина – ни выстрелов, ни криков. Абсолютная тишина… Или это
та тишина, которая встречает нас за порогом смерти? Но почему на мне нет белых
одежд, и я по прежнему прижат всем телом к промерзшей земле? И нет передо мной
святого Петра, спокойно перебирающего ключи в золотистой связке? И все же в
этой тишине что-то тихонько звенит. Звяк-звяк… Дзынь-дзынь… Мягко захрустел
снег, и чей-то голос словно издалека произнес:
-
Смотри, там, за кустами!
Ворон
встрепенулся, ударил меня крылом по лицу, отлетел немного в сторону и уселся на
низкую ветвь дерева, не спуская с меня своего гнетуще-фатального взгляда. Глаза
закрывались сами собой, не выдерживая жестокого алмазного блеска подмерзшего
наста. Мое тело словно было чужим – бесчувственным и немым, страшная слабость
разлилась в нем и застыла холодной тяжестью. Мир поплыл в сознании, когда
чьи-то осторожные руки пытались перевернуть меня, но земля не пускала,
вцепившись ледяными лапами, сделав меня частью этого зимнего пейзажа. Закрыв глаза,
я внутренне весь сжался, когда в груди проснулась тупая тягучая боль. Значит,
все же жив. Почти над самым ухом раздался голос с едва заметным украинским
акцентом.
- Кажись
живой. Тише, не воруши его. Похоже, он примерз. Дай нож и глянь пока второго.
Серега,
браток, так ты все еще тут, рядом со мной… С трудом снова приоткрыв глаза, ищу
взглядом свою вторую руку и натыкаюсь на чье-то застывшее в странной позе тело.
Лишь секунда понадобилась для узнавания, холодной тяжестью растекшегося в
сознании. Моя вторая рука намертво вцепилась в воротник его шинели, позади нас
в снегу заметен широкий чуть извилистый след, словно тут проползли две пьяные
гусеницы. Лица не видно, Сергей словно отвернулся от меня, чтоб посмотреть
назад, да так и заснул на промерзшей земле. От размеренных движений парня, что
пилил мою заиндевевшую одежду, почему-то клонило в сон. Откуда-то словно из-за
толстой ватной завесы прозвучали слова:
- Этот
уже ушел.
Тишина
стала внезапной и жуткой. Ушел – значит, он уже принадлежал иному миру, лежащему
по ту сторону смерти. Друг, которого я ползком тащил всю эту дорогу, чьим
незатейливым шуткам мы смеялись еще пару дней назад, теперь никогда больше не
улыбнется мне и не стрельнет последнюю сигарету...
Второй
мужчина, присевший рядом с телом Сергея,
принялся разжимать мои пальцы, судорожно сжимающие воротник друга. Из
моего горла невольно вырвался сдавленный стон, когда меня перевернули на спину. Кажется, я снова
потерял сознание, потому что когда в следующий момент открыл глаза, меня уже
несли куда-то на носилках.
Позади
оставалась часть жизни. Впереди ждала боль и долгий период выздоровления.
Катафалк на черных орлиных крыльях взмыл в небо, увозя домой мое полумертвое
тело. И хоть те дни давно уже подернулись дымкой, и их понемногу поглощают пески
времени, но порой, встретив на улице ворона, я снова возвращаюсь назад. Туда,
где черно-синий ворон и по сей день долбит своим клювом смерзшуюся кровь на
моей руке…
|
